Сердце постепенно замедлило свой ход. Толчок за толчком замирало, коченело, словно чья-то невидимая рука сжимала вокруг него ледяные пальцы. Дышать стало трудно, и каждый глоток воздуха впрыскивал в кровь надежду – и боль. Тупую ноющую боль, словно в голову медленно, по витку за раз, вкручивали ржавые шурупы.
— Что ты сделал? – На что она надеется? Что Артем так запросто выложит карты на стол? Он никогда не врал, но если не хотел чего-то говорить, то слова можно было достать только клещами. – Пожалуйста, Артем, скажи мне, что ты сделал?
— Я сказал ему правду! – неожиданно вспылил брат. – Сказал то, что этот мудак должен был знать уже давно!
— Снова за меня решил, да?
Сил сопротивляться не было. Хотелось тупо смотреть в белоснежный потолок палаты и пытаться отыскать там несуществующие образы или слова. Хотелось выпотрошить голову начисто, оставить мысли стерильными, как медицинские инструменты. Хотелось просто забыться. Потому что окутывающая душу чернота была глухой и мертвой, но где-то внутри нее пряталось настоящее отчаяние. Внезапное и убийственное, как нож убийцы в подворотне. И Влада знала – теперь все будет иначе. Не так, как три года назад.
Будет хуже.
Будет больнее.
— Я поступил так, как должен был, - не стал отпираться Артем. – Если ты не можешь сама решить...
— Уйди, - попросила она. – Просто уйди и не приходи больше.
— Снова закрываешься.
— Уйди, - повторила Влада, чувствуя, что начинает заводиться. – Пожалуйста, Артем, пока еще не слишком поздно и я не сказала то, после чего нам будет неловко находиться в одной комнате.
Он сказал что-то невнятное, но сопротивляться не стал – шагнул к двери.
— Мой телефон, Артем, - ему в спину потребовала Влада.
Артем вернулся, вложил ей в руку ее старый телефон.
— Не этот телефон, - глядя брата в глаза, сказала Влада. – И не делай вид, что не понимаешь, о чем я.
— Ты совсем дура?! – взвился брат, буквально оглушая ее своей злостью. Это было так нетипично для него, что Влада на минуту замешкалась. – Он уже угробил твою жизнь! Все его долбанное семейство! Влада, очнись! Это его папаша устроил! И что сделал Стас? Трахал каких-то баб, пока ты...
Влада услышала звук пощечины. Звонкий, отрезвляющий. И рука обессилено упала обратно на кровать.
— Прекрати истерику, - сказала глухо. – Мне плевать, кто это сделал. Или мне должно стать легче? Или тяжелее? Или что? Зачем ты говоришь об этом сейчас?
Артем отшатнулся, посмотрел на ее обескураженным взглядом.
— Это он с тобой сделал, Влада.
— Нет, Артем, это со мной сделали два взрослых мужика, которые заигрались во власть. Только, чтобы понять это, мне понадобилась минута, а тебе, вижу, и трех лет мало.
Странно, но внезапную правду оказалось легко принять. Яд прошлого лишь слегка пощекотал нервы грязными воспоминаниями. Тогда, три года назад, она училась жить заново: училась улыбаться, выходить из дому без сопровождающих, не шарахаться от каждой проезжающей мимо машины, не падать в обморок от страха, когда в метро к ней прижимался случайный мужчина. Научилась принять себя такой, как есть – испорченной, но не сломленной. Простила себя за то, что не может всю жизнь существовать с болью.
Тогда она исписала множество листов своей болью, а потом сложила из них бутоны тюльпанов и сожгла. Стало капельку легче. Ровно настолько, чтобы понять – жизнь стоит того, чтобы прожить ее до конца.
«Даже маленьким детям достаточно года, чтобы научиться ходить», - сказала Анжела, молодая женщина, которая вела их группу пострадавших от физического насилия женщин.
За три года Влада научилась ходить. Но уже не летала.
— Ты сказал Стасу, да? – глухо, вдруг осознав, что это и может быть концом, спросила Влада. В горло словно затолкали колючий стальной шар, который теперь со скрипом проврачивался, превращая слова в уродливый натужный хрип.
— Я сказал ему правду, чтобы Онегин знал, что во второй раз он больше не вытрет ноги о мою сестру.
— Твою сестру, - злым эхом повторила она. – Вот в этом вся проблема. Я – твоя сестра и их дочь, я просто «Влада», которая не может, не имеет права существовать как самостоятельная личность. Как это так – девочка захотела решить сама. Она обязательно наделает дел. Ведь я родилась только для того, чтобы сидеть в колбе, как чертов цветок в замке Чудовища!
Она досады хлопнула ладонями по покрывалу.
— Верни мой телефон.
— Я его выбросил, Влада. И очень надеюсь, что Онегин сделает выводы и хоть раз за всю свою сраную жизнь поступит правильно – оставит тебя в покое. – Он взялся за ручку двери, но задержался еще на минуту: - Родители скоро придут, постарайся сделать вид, что ты рада их возвращению.
Когда дверь за Артемом закрылась, Влада до боли в суставах скомкала одеяло в кулаках. Рванула вверх, почти надеясь услышать звук рвущейся ткани. Отчаяние, наконец, выбралось из своего убежища и больно полоснуло по сердцу. Влада выгнулась в приступе боли, прижала ладонь к груди, пытаясь вздохнуть – не получилось.
Горячо. Тяжело.
Она свернулась калачиком, попробовала мысленно сосчитать до десяти в обратную сторону. Это просто паника. Страх. Непонимание. Бешенный коктейль из всех тех чувств, которые она изо всех сил подавляла в себе все это годы. Появился Стас – и все началось сначала, словно спираль времени из фантастической теории в самом деле существовала.
Он не придет.
Неделя прошла.
Оставалось только догадываться, что творилось в его голове после того, как Артем рассказал о случившемся. Стас... Он не из тех мужчин, которые умеют прощать. Он вообще не знает, что такое прощение. И он всегда ее защищал: по-своему, как умеет защищать только зверь – жестоко и беспощадно, с кровью и сломанными костями. И что бы он в итоге не сделал – ей больше никогда не придется бояться, что, однажды, она увидит в толпе лица своих мучителей.