Осуждать его? Нет, тысячу тысяч раз нет. Стас был таким: резким, диким, но по своему правильным,
— Пожалуйста, только не уходи, - в пахнущую медицинской стерильностью подушку, шептала Влада. Плакала, кусала большой палец, пытаясь впрыснуть в тело хоть немного боли.
«Боль отрезвляет, Неваляшка».
— Вернись ко мне. – Рыдания стали такими громкими, что гулко колотили ее саму. Суставы ломило, мышцы скручивались в болезненных судорогах. – Не делай этого снова, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
Ее выписали через десять дней, в канун Нового года.
В воздухе пахло праздником и хвоей, елки и сосны продавались на каждом углу. Люди торопились успеть на каждую распродажу, и выбредали из магазинов груженые, словно вьючные ослики, объемными пакетами.
— Я переезжаю, - сказала Влада, кутаясь в привезенное матерью пальто. Провела пальцем по стеклу, рисуя бессмысленные невидимые узоры.
— С ума сошла? – не поворачиваясь, бросил отец. Холодно, строго.
А мать всполошилась, захлопотала:
— Владислава, ну что ты придумала? Какой переезд? Ты еще такая слабенькая, и где найдешь сейчас квартиру? Новый год через три дня.
— Я не возьму ничего, только вещи и Себастиана, - не слушая материнских протестов, упрямо продолжила она. – У меня есть небольшая сумма, мне хватит.
Сумма в самом деле была не то, чтобы небольшая – плата за более-менее приличную «однушку» не совсем уж на отшибе – хватит на пару месяцев. Немного останется на коммуналку и продукты на первое время. Нужно будет найти еще новую работу, а в институте перевестись на индивидуальный план.
— И слышать не хочу, - бросил отец. Как всегда безапелляционно, уверенный в том, что никто из родни не скажет «нет».
— Мне не нужно твое разрешение, - спокойно ответила Влада. – Я знаю, что ты сделал, папа. И знаю, кто сделал со мной всю ту мерзость. И если ты хотя бы попытаешься мне помешать – я сделаю так, чтобы мои шрамы болели каждый день твоей жизни.
Отец резко затормозил на светофоре, чуть не пропустив «красный». Громко выругался матом. Мать всплеснула руками.
Влада посмотрела в окно – до дома всего пара кварталов.
Вышла прямо на проезжую часть, медленно перешла на тротуар, плотнее запахивая пальто на груди – под ним была домашняя пижама. Мать привезла на выписку джинсы и свитер, но она категорически отказалась переодеваться. Хотелось еще немного побыть в этой последней шелухе детского уюта.
К счастью, никто из родителей не стал ее догонять. Наверняка теперь им будет, о чем поговорить. Или даже покричать.
Звонок Никиты застал ее как раз, когда Влада повернула во двор перед домом.
Первый его звонок был неделю назад, когда она только-только вышла из гриппозной горячки. Влада не нашла моральных сил, чтобы сказать то, что собиралась сказать. Момент и сейчас бы неподходящий, но эти вещи больше нельзя было пускать на самотек.
— У тебя все в порядке? Как ты? – обеспокоенно спросил Никита, когда они обменялись стандартными немного суховатыми приветствиями.
Влада вовремя вспомнила, что в прошлый раз так торопилась закончить разговор, что ни слова не сказала о своей болезни.
— Я немного приболела, но уже все в порядке. – Влада подавила приступ кашля, обогнула большую лужу, собираясь с мыслями для дальнейшего разговора. – Извини, что не сказала сразу.
— Сейчас все хорошо? – В его голосе сквозило беспокойство.
— Да, конечно. Не о чем беспокоится. Извини, что не смога встретит тебя в аэропорту.
— Ну так если болела.
— Никита, я ушла из «Пересмешника».
Точнее было бы сказать, что ее «ушли»: ну а кому понравится стажерка, которую исчезла из поля зрения, так толком и не приступив к своим обязанностям? Влада была где-то даже рада такому повороту. И подбадривала себя поговоркой о том, что свято место пусто не бывает. Наступающий Новый год казался таким символичным, что начинать новую жизнь хотелось с совершенно чистого листа.
— Я скажу Павлицкому... - начал было Никита, но Влада перебила его.
— Не стоит, Никита, так правда лучше. Я не подхожу для такой работы, это же очевидно.
— Мне – нет, - упрямо ответил он.
— Послушай, - Влада набрала в легкие побольше воздуха. – Пока тебя не было... В моей жизни кое-что произошло.
Она сделала паузу, хоть была уверена, что сможет сказать все одним махом. И Никита воспользовался этим, чтобы огорошить ее новостью:
— Мне предложили другую работу. Я ухожу из универа. И нам больше не придется прятаться.
Влада сглотнула, прикрыла рот ладонью, чтобы не выдать себя тяжелым вздохом. Зачем он сказал это теперь?
— А я ухожу от тебя, - тихо сказала Влада. – Прости. Считай, что тебе просто не повезло со мной связаться. Дело не в тебе. Я ... слишком чокнутая для такого, как ты.
И разорвала звонок. Это было малодушно: закончить разговор вот так, даже не дав Никите право на последнюю реплику, на вопрос «почему?». Пусть придумает сам, найдет самое оптимальное объяснение. Позлится, а потом обязательно простит. И, конечно же, даст себе зарок больше никогда не связываться со студентками.
Она просто не могла быть сейчас с ним. Да что там – не могла быть ни с одним другим мужчиной, кроме единственного, который опять ушел из ее жизни. Нужно еще раз переболеть этой болезнью, собрать нервы в кулак, выработать какие-то приемлемые реакции. Или – продолжать верить. Ждать, что однажды Стас снова ворвется в ее жизнь. Ведь в то утро они оба знали – нитка между их сердцами может быть сколько угодно длинной, но она существует и ее так просто не разорвать.